Рубрика: КУЛЬТУРА — ИСКУССТВО

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина,
созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ
Самарского государственного социально-педагогического университета
В.М.Букатов

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

• Когда открывается занавес
• «Тристрам Шенди» в современном читательском восприятии
• Шедевр-последыш готической литературы
• Цепочка странностей
• Сарафанное радио
• Ничтожное в чрезмерно крупном масштабе
• Обстоятельность затекстовых комментариев
• Взрывоопасная ясность
• Пушечная прорубка литературоведческой просеки
• Как аукнется, так и откликнется
• Брокгаузъ и Ефронъ
• Ох, и тяжкая это работа
• Айсберги понимания
• Лирический фокус задушевного чтения
• Не допив до дна
• Ящик с тройным дном
• Осознание как порча
• Библиография

Если по справочной статье в 7 томе Краткой литературной энциклопедии (М., 1962–1978) повествование в романе «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» ведется от имени Йорика, путешественника, описывающего не объективные факты, а субъективную реакцию на них. Но по мнению Козаровецкого повествователем в этом романе Стерна является Евгений, выдающий себя за Йорика. И тем самым «Сентиментальное путешествие» оказывается тоже пародией, но уже на другого посредственного литератора. А именно – на Евгения, который решил описать свое путешествие по Франции и Италии.  

По Козаровецкому рассказчик первого романа, Тристрам Шенди, при всем своём дилетантизме – добродушен и искренен, по-человечески безобиден и даже симпатичен. А рассказчик «Путешествия» лжив, лицемерен, напыщен ложной многозначительностью. И в целом вызывает чувство, близкое к омерзению. В результате – делает вывод литературовед – если «Тристрам Шенди» ближе к юмору, то «Сентиментальное путешествие» — «чистокровная» сатира [6, п.IV].

Конструкцию, обнаруженную в «Сентиментальном путешествии», исследователь спешит перенести и на «Евгения Онегина».

Козаровецкий: «Он [Пушкин – В.Б.] настолько плотно использовал этот приём в «Евгении Онегине», демонстративно заимствовав не только форму и приемы романов Стерна, их композиционную «незаконченность», но и даже имя главного героя «Сентиментального путешествия», что приходится удивляться, почему пушкинский роман не был разгадан до самого последнего времени — тем более что Пушкин впрямую указывал адрес» [6, п.V].

В результате он вслед за Тарховым считает, что «Евгений Онегин» «требует серьезной встречной работы мысли, повышенного внимания и сопоставлений» [6, п.VI].  А всё для того, чтобы убедиться, что истинный автор, то есть Пушкин, передаёт роль повествователя «главному герою» (то есть Онегину – ?! В.Б.), который является антагонистом поэта, скрывающему свои разногласия и выдающим себя за Пушкина [см.: 6, п.VI] 

Козаровецкий (2012): «Ведь по замыслу Пушкина весь роман написан Евгением Онегиным, пытающимся это скрыть и рассказывающим о себе в третьем лице, [что] это он в романе «автор»-рассказчик». [6, п.VII]

Оставим в покое зарапортовавшегося литературоведа, по мнению которого современники хвалили Пушкина главным образом в ожидании следующих глав. То есть хвалили, не понимая ни замысла, ни необычности литературных приёмов, которые тот заимствовал из «Сентиментального путешествия» Стерна. Поэтому с годами, по мере выхода новых глав «тональность литературно-критического хора постепенно стала меняться в сторону разочарования и убежденности, что Пушкин исписался» [6, п.VIII]. 

Открытка. «ИЗОГИЗ» Художник Л.Эппле 1960 год.

Открытка. «ИЗОГИЗ» Художник Л.Эппле 1960 год.

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина,
созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ
Самарского государственного социально-педагогического университета
В.М.Букатов

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

На первый взгляд кажется, что в романе Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» особых проблем с повествователем у читателя не возникает. Хотя бы потому, что персона пишущего подчёркнуто заявлена в первом же предложении повествования: «Я бы желал, чтобы отец мой или мать, а то и оба они вместе < . . . > ». Так что в соответствии с названием романа местоимение «Я» воспринимается как прямое указание на самого Тристрама Шенди. Что и подтверждается дальнейшим повествованием.

Но если мы заглянем в соответствующий том знаменитого Словаря Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона (куда Шкловский наверняка заглядывал уже с молодости), то обнаружим, что не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд.  

Стернь (Лоренса Sterne, 1713-1768) – извѣстный aнглiйcкiй юмористъ; изучалъ въ Кембриджѣ бoгocлoвiе, долго былъ пасторомъ въ деревнѣ.

 Первый романъ, написанный С.: «The life and opinions of Tristram Shandy» (Лонд., 1759-67), доставилъ автору величайшую популярность; новизна его манеры возбудила всеобщее вниманiе и С., пеpeѣxaвшiй въ Лондонъ, сделался любимцемъ высшаго лондонскаго общества. 

Этотъ романъ состоитъ изь ряда разсказовъ, которые излагаются частью отъ лица Iорика (подъ которымъ подразумѣвается самъ С.), частью отъ лица фантастическаго Тристрама; все произведенiе въ цѣломъ проникнуто оригинальною ученостью и представляетъ собою скорѣе генiальные безпорядочные наброски, чѣмъ художественное произведенiе, составленное по извѣстному плану. 

«Тристрамъ Шенди» выдержалъ много изданiй и переведенъ на многiе европейскiе языки (руссiй переводъ подъ заглавiемъ: «Жизнь и убѣжденiя Тристрама Шенди». СПб., 1890). 

Болѣе стройно «Sentimental journey through France and Italy» (Лонд., 1768), написанное С. послѣ дѣйствительно совершеннаго имъ путешествiя: это сочиненiе, по которому получило названiе «сентиментальное» направленiе въ литературѣ (XXIX, 536), представляетъ, собою изображенiе любовныхъ похожденiй путешественника, чередующееся съ изложенiемъ волнующихъ его чувствъ. 

brokgauz-i-efron

Кромѣ того, С. издалъ много томовъ «Sermons» (1760 и слѣд.) Послѣ его смерти вышли его «Letters to his most intimate friends» (1775) и переписка его cъ Элизой (Елизаветой Дрэнеръ) – дамой, съ которой С. долгое время находился въ близкихъ отношенiяхъ. Собранiе сочиненiй С. выходило многократно; послѣднее изданiе съ автобiографiей С., появилось въ 1884 г. 

На русскомъ языкѣ, кромѣ вышеуказаннаго перевода «Тристрама», имѣются переводы «Сентиментальнаго путешествiя» (1793; новый переводъ Д. Аверкiева, СПб., 1891 и 1892); въ 1801 г. былъ изданъ сборникъ подъ заглавieмъ: «Красоты С. или собранiе лучшихъ его патетическихъ повѣстей и отличнейшихъ замѣчанiй на жизнь»; переводъ его стихотворенiя «Без] отвѣта» помѣщенъ въ «Отечеств. Запискахъ» (1877, №4). Ср. Ferriar, «Illustrations of Sterne» (Лондонъ, 1798); Traill, «Lawrence Sterne» (Лонд., 1882); Fitzgerald. «Life of L. Sterne» (Л., 1864; нов. изд. 1890; 

здѣсь разсказывается судьба С. послѣ смерти: труп его былъ вырытъ похитителями труповъ и проданъ в кембриджскiй университетъ для практическихъ занятiй по анатомiи); 

А. Дружининъ, «Лекцiи Теккерея объ англiйскихъ юмористахъ» (въ его «Собр. соч.». т. V). 

О влiянiи сочиненiй С. на европейскую литературу и, въ частности, на русскую – см. Сентиментализмъ. [14, c.631 (по единой нумерации в сдвоенных томах)] 

БРОКГАУЗЪ И ЕФРОНЪ

Универсальная энциклопедия на русском языке, изданная в Российской империи акционерным издательским обществом Ф. А. Брокгауз — И. А. Ефрон в 1890-1907 годах. Издание выходило в двух вариантах — 41 том и 2 дополнительных и в полутомах — 82 и 4 дополнительных. Полутома имеют двойную нумерацию — например, полутома 49 и 50 на титульных листах нумеруются XXV и XXVа.

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина, созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ Самарского государственного социально-педагогического университета

КАК АУКНЕТСЯ, ТАК И ОТКЛИКНЕТСЯ

В.М.Букатов

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

В одном из изданий «Евгения Онегина» (серия «Школьная библиотека», М., 1978) вступительная статья А.Е.Тархова начитается с обращения, знакового для «застойных времён» (дух которых так или иначе, но почти всегда отражался на «ценностях» советского литературоведения): «Раскрывая роман Пушкина “Евгений Онегин”, читателю полезно дать себе отчёт в том, что он приступает к одному из самых сложных пушкинских созданий, постижение которого требует от читателя труда понимания» [10, с.5].

 Если в XIX веке чтение художественной литературы было делом добровольным и связывалось с удовлетворением личных духовно-эстетических потребностей, то в советском литературоведении всё оказалось перевернутом «верх тормашками». То, что раньше связывалось с получением удовольствия, в стране Советов оказалось сложным трудом, вменяемым каждому читающему в обязанность, к исполнению которой начинали готовить читателей чуть ли не со школьной скамьи (а точнее – с детского садика).

А.Тархов (1978): «В пределах одной и той же первой главы «автор» заявляет то о своей близости Онегину (строфа сорок пятая), то о своей с ним разности (строфа пятьдесят шестая). Это «раздвоение» (которое проявляется разнообразно на протяжении всего романа) можно понять как одно из тех «противоречий» романа, о которых открыто предупреждается читатель в конце первой главы» [10, с.8].

«Чтобы постигнуть сложнейший внутренний мир романа, надо на всем его протяжении активно следить [выделено мною – В.Б.], как соотносятся, спорят и дополняют друг друга Автор и Пушкин — ибо повествование от начала до конца ведется двумя голосами» [10, с.10]. 

Существенное отличие между «голосом Автора» и «голосом Пушкина», в том, что «Пушкин везде обращается к «друзьям», а Автор адресуется к «читателю»» [10, с.11]. 

Это отличие, как подчёркивает Тархов, устойчиво сохраняется на протяжении всего романа и «служит одной из примет в очень непростом деле следования за «дуэтом» этих голосов» [там же].

Поясню, что в своё время, осваивая премудрости герменевтики на текстах произведений Пушкина и памятуя о наставлении Пушкина буквально относиться к читаемому тексту, я решил вооружиться простым карандашом, чтобы заняться «непростым делом следования за «дуэтом» голосов».

Пушкин и Гоголь придумывают сюжеты

Е.Двоскина

О распределении «двух «голосов» в первой главе «Евгения Онегина» комментатором были даны вполне конкретные указания. 

А.Тархов: «И сорок пятая, и сорок шестая строфы первой главы полностью принадлежат повествованию Автора и содержат весьма важный материал для понимания этого персонажа. Крайняя граница речи Автора в первой главе проходит в пятьдесят четвертой строфе; все следующие шесть строф принадлежат самому Пушкину — тут он и говорит о своей «разности» с Онегиным» [10, с.11; выделено мною – В.Б.].  

Поэтому свою разметку я начал со второй главы. Работа шла с трудом. То и дело на полях появлялись вопросительные знаки, отражающие неуверенность, затруднения, сомнения. А после трёх страниц – карандашные пометки и вовсе исчезают. Последить хвалёный «дуэт» повествователей оказалось невозможно. 

Добавлю, что в 1987 году мне довелось познакомиться с А. Е. Тарховым. Я тогда работал над статьёй о том, как художники 30-х годов ХХ века по-разному решали проблему иллюстрирования «образа повествователя» в «Евгении Онегине» [4, с.267]. Статья предназначалась для очередного сборника «Альманах библиофила», который посвящался 150-летию со дня смерти Пушкина. «Редактором издательства» в сборнике был Александр Евгеньевич Тархов.

Во время одной из встреч я рассказал ему о своём неудачном опыте «проследить» за дуэтом Автора и Пушкина в «Евгении Онегине» с карандашом в руках. Литературовед был крайне удивлён. Потому что сам он так роман не читал. И не собирался(!). Оказалось, что когда он трудился над своим комментированным изданием «Евгения Онегина» для серии «Школьная библиотека», то никак не рассчитывал, что кто-нибудь примет его теоретические рассуждения за руководство к действию и вздумает с карандашом проверять их. [5, с.91])  

Игорь Шаймарданов «Новые стихи»

Игорь Шаймарданов «Новые стихи»

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина, созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ Самарского государственного социально-педагогического университета

ПУШЕЧНАЯ ПРОРУБКА ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОЙ ПРОСЕКИ

В.М.Букатов

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

Между соблюдением точности в цитировании и возможностью пробиться к пониманию читателями излюбленной Шкловским установки на формализм (роль которого в литературе он вполне мог сравнивать с ролью Февральской революции в судьбе России) ОПОЯЗовец выбрал второе. Оно было ему дороже. Если по установившейся традиции большинство литераторов относились к искусству как к мышлению образами, то молодой Шкловский на каждом углу и под любым предлогом без устали проповедовал отношение к искусству как к приёму.

И Пушкин «помогал» ему находить новые доходчивые аргументы, новые убеждающие примеры и новые ракурсы в постановке теоретических вопросов. Мало того, изначальное знание пушкинского «Евгения Онегина» – то есть ДО (а иначе быть и не могло) чтения книги Стерна, взятой у Максима Горького из его личной библиотеки –  помогало молодому литератору острее, яснее, чётче и афористичнее излагать свой формалистический взгляд на роман «Тристрам Шенди». И понятнее удивляться удивительный авангардизм Стерна.

В России Стерна знали многие. Одни, как и ещё большинство его современников восхищались добродушной «самокритикой» человеческих слабостей, другие сожалели об отсутствии в них обличительной социальной сатиры. Третья часть русских читателей (наименьшая) разделяла мнение ведущего в Англии XVIII века  литературного критика Сэмюэла Джонсона [1709-1784]. Который видел в романах Стерна –  недопустимый писательский произвол.

Шкловский Виктор Борисович (1893 — 1984)

В 1926 г. Варвара Степанова сфотографировала Маяковского, Шкловского и Родченко в садике дома в Гендриковом переулке.

Шкловский для освобождения современного ему читателя от традиционных рамок восприятия «Тристрама Шенди» изобрёл особый приём. Он решил центр внимания современного читателя расфокусировать за счёт переноса этого внимания на «роман в стихах» Пушкина. Опоязовец стремился (пусть даже ценой допущения вопиющих неточностей) к зарождению неожиданного ракурса в личном  восприятии, понимании, восхищении своих современников. 

Для просвещённых читателей, проходящих сквозь «огонь, воду и медные трубы» неожиданного сравнения, навязываемого Шкловским, то, что было привычным и уже потускневшим –– обновлялось и оживало. Мало того – оживляя как самих читателей, так и их просвещённость. 

Восприятие текстов Стерна открывалось в неожиданных ракурсах благодаря текстам Пушкина. А внутренние пружины, скрытые в текстах Пушкина, становились видны благодаря романам Стерна. Читательское восприятие и «Тристрама Шенди» и «Евгения Онегина» после знакомства со статьёй Шкловского «Евгений Онегин (Пушкин и Стерн)» явно выигрывало, преображаясь.

Шкловский Виктор Борисович (1893 — 1984)

Шкловский Виктор Борисович (1893 — 1984)

А значит, преображаясь, выигрывала и мировая, и русская литература.

В завершении обсуждения метода «пушечной прорубки просеки», изобретённой молодым и ретивым ОПОЯЗовицем ещё раз (на минутку) вернёмся к теме педантизма и сравним начало «Евгения Онегина», данным Шкловским «из аккуратности», с тем как это же начало воспроизводится, например, литературоведом А.Е. Тарховым (который эпитета ученый не столько чурался, сколько принимал как заслуженный комплимент). 

Шкловский о начале «ЕО»: Занавес открывается в середине романа, с середины разговора, при чём личность говорящего не выяснена нам совершенно. 

Из аккуратности приведу это начало: 

«Мой дядя самых честных правил 

Когда не в шутку занемог и т. д. [12, с.206]

Тархов о начале «ЕО»: Сразу же вслед за заглавием читатель “Евгения Онегина” встречает “уведомление”, что перед ним роман необыч-ный: роман в стихах. [10, с.18] 

И далее в затекстовом комментарии Тархов продолжает начатый им во введении перечень: после «уведомления» идет эпиграф в виде «извлечения из частного письма» (на французском языке без перевода) [при этом Тархов поясняет, что до первого полного издания романа в 1833 году это извлечение служило эпиграфом к первой главе (в изд. 1825 и 1829 гг.) – В.Б.]; затем следует стихотворное посвящение «Не мысля гордый свет забавить» – которое трижды меняло своё место: 1) в 1828 году – перед изданием 4 и 5 главы, 2) в 1833 – отдельным примечанием, 3) в 1837 – перед всем романом [см.: 11, с.201-202].

Мимоходом отметим удивление от «дробящейся зеркальности». В эпиграфах читатель сначала сталкивается – у Пушкина с французским без перевода и греческой вязью у Стерна. И с окончательной версией посвящений, и у того и у другого появившихся после выхода первых изданий…

ФОТО АРХИВ  см. здесь

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина, созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ Самарского государственного социально-педагогического университета

ВЗРЫВООПАСНАЯ ЯСНОСТЬ

В.М.Букатов

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

Позволим себе задержаться на выше прозвучавшем упоминании педантизма. Оно возникло неслучайно. Дело в том, что Пушкин был ярым пропагандистом установки на «дословность» и «буквальность» понимания при чтении, особенно – стихов. Так как именно установка читателя на педантизм дословности восприятия открывает ему глаза на отличие подлинной метафоры как фигуры речи от авторской ограниченности или сочинительского недомыслия [см.: 5, с.19].

Шкловский в монографии «О теории прозы. 1982 г.» подчёркивал, что не называет себя ученым. Подчёркивал для того, чтобы позволять себе неточности в изложении. Чтобы иногда не отвлекаться на рутинную скрупулёзность цитирования [13, с.182].

Знаменитый ученик Станиславского, Народный артист СССР, актёр, режиссёр и театральный педагог А.Д. Дикий любил строить работу с актёром на вопросе – чем удивлять будете? Первопроходцу Шкловскому в 20-х годах важно было удивить читателей предельной ясностью формалистической картины авангардизма Стерна. 

Поэтому он смог позволить себе упростить конструкцию начала «Тристама Шенди». И он выдал за начало романа реплику, которая на самом деле находится в последнем абзаце первой главы. К тому же он утаил наличие авторского уточнения – произнесла моя мать, – предусмотрительно вставленного повествователем Шенди в середину реплики-вопрошания. Сокрытие Шкловским авторского указания на статус говорящего окончательно перекосило истинную конструкцию начала стерновского произведения. Зато придало фразе ОПОЯЗовца взрывоопасную ясность. Разрушающую привычный взгляд на знаменитый роман, как на пример комического произведения.

Особняк С.П. Рябушинского на Малой Никитской улице.

Поясним, что молва о «вульгарном юморе» романа Стерна была расхожей в лондонском обществе начиная с XVIII века. И хотя некоторые из литературных критиков – современников Стерна – были невысокого мнения о его «учёном остроумии», роман ещё при жизни автора стал считаться одним из величайших комических романов на английском языке.

Попутно следует отметить, что с 1785 года лондонские издания романа неоднократно переводились на французский язык. Как известно, Пушкин французский язык знал в совершенстве очень рано. И скорее всего он уже в Царскосельском лицее познакомился с одним из французских переводов «Тристрама Шенди».

ГЛАВА XL

     Теперь я начинаю входить по-настоящему в мою работу и не сомневаюсь, что при помощи растительной пищи и воздержания от горячих блюд мне удастся продолжать историю дяди Тоби и мою собственную по сносной прямой линии. До сих пор же  

Тристам Шенди

     {* Сочинил Т[ристрам] Ш[енди], вырезал Т[ристрам] [Шенди] (лат.).}    

таковы были четыре линии, по которым я двигался в первом, втором, третьем и четвертом томе. — — В пятом я держался молодцом — точная линия, по которой я следовал, была такова:  

Тристам Шенди

     откуда явствует, что, исключая кривой, обозначенной буквой А, когда я совершил путешествие в Наварру, — и зубчатой кривой В, обозначающей мою коротенькую прогулку там с дамой де Боссьер и ее пажом, — я не позволил себе ни малейшего отклонения в сторону, пока черти Джованни делла Каса не завертели меня по кругу, который вы видите обозначенным буквой D, — что же касается с с с с с, то это только небольшие вводные предложения — грешки, заурядные в жизни даже величайших государственных людей; по сравнению с тем, что делали эти люди, — или с моими собственными проступками в местах, обозначенных буквами А, Б, D, — это совершенные пустяки.   В последнем томе я справился со своей задачей еще лучше, — ибо по, окончании эпизода с Лефевром и до начала кампаний дяди Тоби — я едва ли даже на ярд уклонился в сторону.   Если исправление мое пойдет таким темпом, то нет ничего невозможного, — — с любезного позволения чертей его беневентского преосвященства, — — что я навострюсь настолько, что буду двигаться вот так: 

Тристам Шенди

     то есть по такой прямой линии, какую только я в состоянии был провести при помощи линейки учителя чистописания (нарочно для этого у него взятой), не сворачивая ни вправо, ни влево.   — Эта прямая линия — стезя, по которой должны ходить христиане, — говорят богословы. — —   — Эмблема нравственной прямоты, — говорит Цицерон.   — Наилучшая линия, — говорят сажатели капусты. — —   — Кратчайшая линия, — говорит Архимед, — которую можно провести между двумя данными точками. — —   Я бы желал, любезные дамы, чтобы вы серьезно об этом подумали, когда будете заказывать себе платье к будущему дню вашего рождения.   — Какое путешествие.   Не можете ли вы мне сказать — до того, как я напишу задуманную главу о прямых линиях, — только, пожалуйста, не сердитесь, — — благодаря какому промаху — — кто вам это сказал — — или как это вышло, что вы, остроумные и талантливые люди, все время смешивали эту линию с линией тяготения?  

Конец шестого тома