<<<<<< в начало                          продолжение

Евгения Артемьева

Расшифровка аудиозаписи-рассказа Жени Артемьевой

Методика отца Владимира

– Мы тогда остановились на том, что многие взрослые, я в том числе, не любят методики. Ну что, студентом методику… Мне хотели даже «тройку» поставить по методике годовую, но с трудом поставили «четыре». Можно было в дипломе иметь 10% четверок, в красном дипломе, у меня меньше, чем десять, это три четверки, в том числе по методике педагогики, а хотели ставить «тройку».

– Про отца Владимира. Поскольку там было много всяких ситуаций, педагогических в том числе. И вот он: «Ой, я всю эту методику, вот эту всю педагогику. Это такая чушь собачья. Это всё потому, что на пустом месте. Дайте нам технологии, вот мы сейчас сделаем так, мы сейчас сделаем так». То есть у него такие вот представления, что именно это некоторые технологии, которые действуют. А он, поскольку с ориентацией на…

– Православие?

– Он же только сейчас на Православие. А в целом вообще на духовность, так скажем. То он это дело не любит с самого начала. А он же и учителем в школе работал. Кем он только ни работал.

– А учителем, по какому предмету?

– В сельской школе учитель музыки. Он сказал: «Ой, эти уроды пришли, сидят. Ну, учите нас музыке». А у него же свое там представление о музыке. У него такое интересное, что не надо учить музыке по нотам, что это все вообще не имеет отношения к развитию музыкальности, а что нужно, чтобы человек слышал, сам подбирал, чтобы он слышал музыку везде и прочее. И он сказал: «Они потом у меня в класс строем заходили на музыку. Они больше всего музыки боялись». То есть чувствуется, что он там на уроках отрывался по полной программе, так, что к нему приходил директор школы на музыку, потому что они там что-то такое неимоверное делали, чуть ли не топорами какими-то стучали по партам, разламывая их. Директор сунулся, а тот сказал: «Не мешайте мне вести урок», и выгнал его за дверь, чем поразил всех учеников. В общем, у них там всякие какие-то свои развлечения. Но методику он не любит. У нас зашла речь о смыслах, что вот бывает смысл без движения. Ты вот сказал, что если осмысление, то движение твоей бабочки.

– Нет, начинается с двигательной активности, а в конце концов может привести, если все делать грамотно, конечно, к открытию нового неожиданного смысла, личного смысла.

– Значит я не совсем правильно поняла, потому что я о том, что бывает смысл без этой формы. Потому что отец Владимир как раз есть ходячий смысл, ходячих идей.

– Замыслы бывают без формы. И им кажется, что вот они придумали стучать по парте топорами…

– Кстати, я смотрела, когда он занимался с молодежью гитарой. А молодежь – это были волонтеры, которые у нас были в лагере. Они были самые не окученные в плане того, что в плане педагогического процесса они были меньше всего вовлечены. Короче, с ними была отдельная история. Я Янке сразу там стала бить тревогу, она пока еще ничего не заметила. А я зашла к ним в первый же день. И когда увидела, что как только у них какая-то работа заканчивается, а у них физически была очень тяжелая работа, и как только она заканчивалась, они сразу отпадают, быстренько заползают к себе в коморку, включают телевизор и сидят его смотрят. Короче, вот эти волонтеры выпадали там. Мы так поняли, что их надо срочно во что-то вовлекать именно в какой-то такой процесс творческий, совместный и прочее. И поскольку отец Владимир играет на гитаре, и он вообще любит всех учить играть на гитаре, то мы придумали, чтобы он учил их играть на гитаре. И вот он их учил играть на гитаре и всё говорил, что «вот, все такие потребители, вот сядут и учи их, а они учиться сами не хотят. Я им говорю, вы мне сначала песню напишите, которую вы хотите выучить, а они ничего не пишут». То есть на самом деле как бы есть, где методике развернуться.

– А он и идет по методике: сначала заказ, а заказа нет, и он уже и не может ничего сделать.

– Ну, не то что он не может, но он так страшно на них ругается. Но, с другой стороны, на его же примере я хочу сказать, что несмотря на то, что он явно отказывается от некоей методики и у него впереди идет смысл, но, тем не менее, находятся люди, для которых это вдохновительно. Ну, во-первых, пример его семьи, которые все без исключения, они все быстренько тут впахивают просто. Так никто не впахивает. Всю свою жизнь на это положить. Это же нужно постоянно их вдохновлять и постоянно их как-то держать в форме, чтобы они так все работали, – и Яна, и Аня, и Настя, не жалея ни себя, ни своих детей, ни своих мужей, на это общее дело работают. Это все придумал отец Владимир, все он замутил, и в итоге делают-то все. И он, конечно, делает. Он в первую очередь и своим примером. И еще другие люди, которые там работают, тоже. Он умеет вдохнуть кучу энтузиазма. Вот Ира Павлова, она, например, даже дом купила в Давыдово. Правда, не приезжает туда совсем, но дом купила. Это было видно, когда она приехала в Москву и сказала, что она покупает дом в Давыдово, я ей говорю: «Да это тебя просто отец Владимир так вдохновил этим делом, а так ты не потянешь». Потому что это же надо жить там. Дом в деревне, в который приезжать раз в году – это нереально. Ну ладно, тем не менее, вот он умеет вот так. Но именно он как раз презирает размышление над формой подачи. Вот у него форма подачи никакая.

Форма подачи — отсутствие формы

– А ты все время говоришь, что «по нему видно», что у него есть какая-то методика? А в чем методика-то?

– Не методика. У него есть идея. То есть я говорю, что его подход – это отсутствие как бы формы. Но она, конечно, несомненно все равно есть. У него есть свой стиль поведения, конечно, он там умеет и шокировать, и поиграть на гитаре, завести как бы толпу, это он очень чувствует. Вот, например, в рамках какого-то праздника, вот формата праздника или какого-то такого общения за столом или еще что-то, это прямо видно, что отец Владимир на себя это взваливает и это как бы все тащит. То есть народ надо как-то расшевелить, раскачать, чтобы они в итоге поиграли, пообщались, завести какой-то разговор, – это он прямо четко. И это у него очень хорошо получается. И это стопроцентный успех. А вот в плане какого-то, например, формата учения, тут у него такой свой подход. А когда заходила речь какая-то, потому что я все ходила вечером: «Яна, нужно методику, нужно придумать, как это». То есть я чувствовала, что только на этом можно удержаться, иначе просто вообще непонятно, что. А он говорил: «Ерунда это всё. Нужно думать над духовной частью. А это всё чушь собачья, это всё пустота, это всё вообще ни о чем, это всё незачем». Отец Владимир, конечно, очень вдохновительный пример.

– Он считает, что если продуманная идея, то всё остальное пойдет на автомате и импровизации. И он, в общем, прав. Такое действительно бывает. Но на самом деле можно это как-то все-таки делать и осознанно тоже. И ты это тоже понимала, чтобы лишний раз на одни и те же грабли не наступать…

– Да-да-да. На импровизации можно выезжать. Но еще, может быть, из-за того, что он рассчитывает на свой талант. Он очень талантливый человек, очень талантливый. И он и рассчитывает на талантливых людей. И как только человек неталантливый, ну тогда это вообще…

– То есть, когда ученик готов учиться, то тут действительно даешь, и он берет. Но когда он не готов, то только учитель-профессионал может его заставить.

Отправили подростка на исправление трудом

– А вот с этими волонтерами. Вот волонтер – девочка Лиза, которую мама прислала на исправление туда. Она вообще вместо Турции. Они задумали поехать в Турцию с мамой вместе, такая семья обеспеченная. Ей 14 лет. Она себе поставила годовые оценки в дневник, другие, сама. И вообще чуть ли не весь год вела второй дневник и его показывала матери. В общем, короче, там была какая-то проблема с дневником. И случайно совершенно, она уже окончила школу, выплыло, что, оказывается, она вообще все оценки выставила сама, короче, мать обманула. И причем они были не такие плохие, те оценки, но сам факт. Мама там в ужасе. А мама такая православная, ходит в храм, и вроде девочка ходит в храм. И она там с какой-то матушкой Дионисией, монахиней, которая знакомая отца Владимира, в общем, они как-то там общались. И она узнала о том, что здесь, в Давыдово, будет такой лагерь. И она сказала: «И мою девочку тоже в этот лагерь, пожалуйста». И вообще там есть интернат, где работает матушка Ольга, жена отца Владимира. Туда вообще на исправление присылают детей. Вот они там живут, на выходные их отпускают домой, или на каникулы отпускают. Там из разных городов: из Самары, из Петербурга, из Москвы. Либо от дурного влияния, либо от наркотиков, в общем, кто от чего спасает своих детей. И вот там они живут. А тут разово прислали. И, представляешь, девочка вместо Турции приехала в Ярославскую область кормить комаров и впахивать, как ежик, просто. Поэтому у нее, конечно, вид был соответствующий, у нее лицо было соответствующее. Но все равно ей, конечно, всё это очень сильно понравилось. Потому что и костры по ночам, тут и пение. Но ее периодически, конечно, переклинивало, особенно, что касается работы, потому что работа-то там была взвалена, малым не покажется. Допустим, там обед на 30 человек нужно готовить, сколько надо картошки начистить. Вот там ей говорят: «Лиза, вставай, чисти картошку». Она так: «Я не умею». – «Ну ничего, что ж делать, значит, сырую поедим». И еще они были приставлены, чтобы следить за нашими детьми, когда мы проводим занятия. Вот ей всучат трех младенцев или четырех – 9 месяцев, 10 месяцев и двое трехлетних – Маша с Саввой. И скажут: «Вот тебе дети, присматривай». А они как давай все орать! Она бедная там в полуобморочном состоянии. Ну мы там рядом, но все равно она за них отвечала. И сначала всё это шло ужасно туго с ними. Кто-то приехал с родителями. Вот, например, девочка Тонечка приехала с мамой. То есть мама приехала сюда волонтером, потому что она уволилась с работы, хочет поменять мировоззрение и прочее. Вообще она уже была в Давыдово и знала, куда едет. А девочку взяла с собой, потому что тоже ее оставить негде. И вот эта Тоня, которая здесь вообще ни при чем, но приехала. Ее заставляют впахивать. Мальчик еще из Борисоглебска. Короче, разная была компания. А возглавляли их вот эти преступники-рецидивисты. Они не местные. Они так называемые ходоки, которые здесь живут, правда, уже несколько лет. То есть они уже такие бывалые, они всё знают в хозяйстве. Они занимались всей организационной работой по обустройству быта в лагере, потому что там было работы немыслимо. Люди приехали в полунежилое помещение. Все делалось на ходу. Вешались умывальники, достраивался туалет, сколачивалась кухня, тут же варился обед.

– Там человек 30 родителей и детей?

– Нет. Детей было 10, родителей было соответственно 12, они чего-то приезжали, уезжали, там эта цифра варьировалась, ну, предположим, 15, а еще волонтеров было 7, потом ходоков, я даже точно не могу сказать, сколько их было, потому что там все жили в разных местах, как-то бродили. Их, наверное, человек 5 в результате, которые работают при храме и помогают при этом лагере.

Лагерь вокруг Храма

– А храм как называется?

– Владимирской иконы Божьей Матери. А педсостав был – Янка и я, и как бы руководительница оттуда, отец Владимир, как вообще главный по всему этому делу. И в педсостав входила еще Валентина Николаевна, она же родительница и она же руководительница группы реабилитации детей-инвалидов. Все вместе с приезжающими и уезжающими, еще какими-то гостями, которые заезжали в этот лагерь, человек 40 было.

Ведение занятий и применение методик в реальных условиях

– Когда ты видела, что надо не так?

– Ну вот сразу на делении на команды в первом же занятии. Что-то я вдруг в самом начале как-то сразу сплоховала. Вместо того чтобы нормально их поделить, как на команды, я их по семьям посадила. Они сели по группкам. Там дали какие-то названия. В общем, это было сразу плохо. Вот я как-то поленилась. Причем я думала, что я буду делить на команды каким-то образом. У меня было придумано. А вот когда как-то занятие началось, как-то я впала в какой-то страх и не стала этого делать.

– Это называется не мобилизовалась до занятия и стиль. Если ты мобилизуешься на свой план, то тогда и задумка идет.

– Я подумала, что это получится само собой. И оно как-то у меня из рук утекло. И в результате чуть всё вообще не завалилось, вот это задание первое с планами. Но зато «Угольки из печки» хорошо пошли. Вот я вспоминаю, что были какие-то удачные моменты. Например, очень хорошо получилось, тоже из таких методических, я не помню, как точно там всё задание шло, но там был какой-то момент, когда мы… У нас там занятие проходило то на улице, то в доме, потому что было очень жарко. И мы занимались час занятия на улице, час занятия в доме, и потом опять на улице, потому что в доме было очень холодно.

– Дом каменный?

– Нет, деревянный. Но просто на полу рисовать, сырой холодный пол, ну и вообще, чего не погреться на улице, когда там такая красота. А надо сказать, что вообще каждый их переход с улицы в дом – это же целая история. Потому что Валя вообще ходит с трудом. Она передвигается только в сопровождении двух человек. А остальные начинают куда-то разбредаться. Это примерно как группа полуторагодовалых детей перевести с улицы в дом, это с такой же вот сложностью. Даже трехлетние уже лучше ходят. А здесь кто потеряется по дороге, кто куда-то уйдет. И был момент, когда закончились занятия в доме и мы собирались идти на улицу лепить. И нужно было, чтобы они взяли пластилин. И я упустила момент, что пластилин надо вроде брать. А занятие, которое в доме, оно уже закончилось, и они как-то все стали реагировать, и сразу это превратилось в такую кашу. Там Янкина была часть – музыкальная. Все как-то было выстроено. А потом они сразу все шумят, орут, кто-то уже пошел из дома, кто-то не пошел. Я чувствую, что задание дать просто невозможно, даже чтобы они пластилин взяли. И вообще было непонятно, что с ними делать.

«Сломанный телефон»

И вдруг я как-то чудом вспомнила про «сломанный телефон». Мы тут же организовали «сломанный телефон». Причем он как-то уже организовался. То есть они уже все стояли не в кругу, но поскольку я сказала «сломанный телефон», все среагировали. И в результате они сами себя выстроили. Я передала задание через «сломанный телефон». Но поскольку у многих ребят сильные проблемы с речью, то кто-то вообще просто упорно молчал. Во-первых, выяснилось, что больше половины не умеют говорить шепотом. Потом больше половины на ушко, по-моему, никогда ничего не говорила, потому что они все страшно хихикали. «Телефон» оказался сломанным абсолютно. Потому что девочке одной что-то сказали, она наклонилась ко мне и долго в ухо выразительно сопела, но ни слова вообще не произнесла, потому что на самом деле там не все способны говорить. Но, надо сказать, что те, кто не способен говорить, именно по уровню развития, допустим, вот Валя, у которой совсем ограниченный словарный запас, она как раз сказала какое-то слово, правда, не имеющее отношение к «телефону», который ей передали, но это неважно. А больше всего почему-то другие девушки, которые болтают безумолку, но, видимо, сам факт… Допустим, Вика, которая смешливая такая девчонка, ей 25 лет, она хорошо говорит, но сам факт, что какой-то мальчик, который стоял рядом с ней, сказал ей на ухо, ее так развеселило, что она хохотала и ничего не могла передать соседу. Ну вообще ничего не могла передать. Правда, это задание растянулось на какое-то обозримое количество времени. Я увидела, что на втором мальчике задание не передастся. А я сказала, пойти на кухню и взять пластилин там. Передала по «сломанному телефону». Я думаю, понятно, как они пойдут на кухню, возьмут пластилин, если никто не знает, о чем речь вообще? И потом, в конце концов, когда до меня дошло какое-то пс-пс, я это озвучила. И тут я вдруг смотрю, что все в кругу стоят, смотрят в рот этому Юре, который стоял первый, что же я ему сказала-то в итоге. То есть всем стало настолько интересно, что все, затаив дыхание, при полном тишине сказали: «Ну?!.» Он сказал: «Пойти на кухню и взять пластилин». Я говорю: «Ну вот, идите на кухню, берите пластилин». И вот это был на самом деле удачный момент. Я порадовалась, что я вспомнила про ваш «сломанный телефон». Ну вроде игра известная, а что вот именно задание как-то так давать. Ведь у вас были эти ходы. И в нужный момент я просто это вспомнила, потому что вот эту толпу… Потому что попыталась Янка: «Стойте, стойте!» А куда там «стойте!», когда в этой маленькой комнатке, представляешь дом, изба, а их 10 детей, 12 родителей, нас двое, наших детей и волонтеры, которые за ними наблюдают.

– А родители тоже в этом участвовали?

– Да. Все передавали. Там тоже были… Валентина Николаевна: «Валя, Валя, скажи слово “мама”», потому что она ничего больше не умеет. Это уже было из тех дней, когда родители все-таки потихоньку вернулись. Мы предпринимали какие-то попытки, чтобы все-таки родителей в это втянуть. На самом деле у нас было мало занятий. Было 10 дней лагеря, а занятий у нас было всего 6.

– Вот «испорченный телефон» оказалось, что, может быть, по результату это даже полезнее, чем сама лепка.

Как венки плели и песни горланили

– Да, потому что лепят они в Москве. У них вообще прикладные части очень развиты. Вот «венки» мы обсуждали, что вот венки для разговоров. Вот у нас был первый день. Они приезжали, мы их там встречали, потом они располагались, обедали, у них был якобы дневной сон, но скорее это было обустройство, просто там разбирали кровати и прочее. А в 5 часов был молебен в храме. А после молебна был праздник. В общем, тоже программа для первого дня. Мы уже потом поняли, что малым не покажется. Они с поезда из Москвы, потом в автобусе. Один молебен в храме идет только минут сорок – это уже целое мероприятие. И вот мы думали над тем, как сделать праздник. Я Яне сказала, что я привезла с собой идею «заготовки венков». «Во-во! венки будем, давай венки на праздник!» Потому что это как нельзя лучше подходило, потому что это был Духов день, то есть это был понедельник после Троицы. И мы плели венки. Дали им задание собрать траву по дороге. И вот сидели, плели венки – это было нормально само по себе. Выяснилось, что половина из них не умеет плести венки. Например, Янка не умеет плести венки. Но там, кстати, вот я сейчас по фотографиям смотрела, там как раз родители плели, потому что дети не умеют плести венки. Родители учили своих же детей. Там были родители вовлечены. Но при этом не мы с ними разговоры разговаривали, а песни, конечно, горланили. И вот они сидели плели венки, а мы горланили песни, потому что же сидеть так. Я как раз сидела и думала, что нам-то хорошо, потому что мы песни горланим, а им, конечно, не так хорошо, потому что они их не горланят, они их слушают. Это большая разница, кто слушает, а кто поет. Ну вот эта загубленная идея с венками. Но она загубленная в плане каких-то наших идей, но зато она послужила празднику. То есть праздник хорошо прошел, то есть отлично и замечательно было с венками. Вот еще что было. Валентина Николаевна деловая такая тетенька. Ну, конечно, она делает огромное дело. Потому что, представь, вот у нее дочка-инвалид, муж у неё тоже инвалид.
И она вот с этим инвалидами 15 лет работает. Первое у неё образование – экономист, а теперь она дефектолог ещё.
Она второе образование получила, специализируется, занимается. И эти занятия дают, конечно, большие результаты, потому что, в принципе, как с её слов… Конечно, я не в теме вообще коррекционной педагогики, я не знаю всех этих особенностей. Но вот, как она говорит, например, вот Валя была как Федя, то есть там вообще практически в невменяемом состоянии в плане какого-то общения мало реально. То есть всё кричит. Вообще как-то сложно воспринимать общение с таким ребенком. А вот Валя через десять лет занятий теперь улыбается, ходит всё время разговаривает.
Она говорит, что на самом деле очень много позитивных результатов, и что если с такими детьми не заниматься, они вообще не говорят, не ходят. А тут, конечно, всё общение и между нами, потом в результате образовалось и между нами и родителями, между нами и детьми, в общем, между всеми, и даже волонтеры под конец подружились.

Про считалочки

– Давай про «считалки». Ты сама пользовалась «считалками»?

– Мы кого-то чего-то выбирали по считалке. Я уж не помню, кого и чего. Я думаю, надо по считалке, это хорошо. А им же вообще считалка, если считаться по-настоящему, вот так, по груди как бы бить, это для них целая история, это же нужно пойти, всех потрогать, то есть если даже кто-то там считается. Мы ещё делали по рукам, когда все руки выставляют. Я была уверена, потому что они знают очень много фольклорных игр. Потому что в первый день, когда у нас был праздник, мы играли с ними в игры.
 Там тоже был момент интересный такой, тонкий, когда это все заметили сразу. А потом там пошла просто неуправляемая такая гулянка. Играли «Догоняй утку». И сначала наш мальчик-волонтер, здоровый как лось вообще, не мог догнать вот эту девочку Лизу, просто никак, потому что его интеллекта не хватало на то, что можно пробежать, как бы срезать круг. А его еще особо не пускали, но он мог прорваться спокойно. А он, видимо, посчитал, что это неприлично так толкать. Потом они еще больше пугаются, что дети-инвалиды, пришибешь кого-нибудь. В общем, я не знаю, из каких соображений, но бегал он за ней минут двадцать. Мы уже просто устали петь эти песни, девочка уже задохнулась, он уже сам еле ползает. Но, в конце концов, поймал он ее. Следующий выбирает. Он выбирает уточку, а она выбирает селезня. Он выбрал уточку, которая страшно обрадовалась, что она уточка. Это девочка Вика, она вся такая, ей вообще всё это очень нравится. Она еще потом ходила и все десять дней спрашивала: «А в «уточку» играть будем?» Мы даже эту игру прозвали «уточкой» с ее легкой руки. Потому что эта игра вообще называется «Селезень». И каждый разговор с ней начинался, «будем ли мы играть в «уточку». Она считала, что она теперь должна играть в «уточку», но мне сказали, что «ты не волнуйся, она что-нибудь другое придумает и будет тебя постоянно спрашивать». И вот какой-то мальчик, тоже из приехавших детей, гоняется за какой-то девочкой. И сразу же Валентина Николаевна, их руководитель: «Нет! Кирилл Вику не догонит». И прямо сразу же остановила. Вообще у них там насчет гиперопеки все в порядке. Мало того что родители, которые постоянно пасут своих детей, когда нужно и не нужно, они уже эту грань не могут увидеть. Ну это на самом деле очень сложно, когда ты 24 часа включен в этот процесс и это уже длится годами, не три года, как с маленьким ребенком, ты там его опекаешь, а когда ты 15 лет его опекаешь или 18–20 лет. Там были разного возраста дети. Там были и 25-летние даже. Конечно, ты себя здесь уже не контролируешь. Но еще кроме того в первый день и в дороге сопровождали еще два педагога, две такие девочки, такие тихие. Вообще я поняла, наверное, все педагоги коррекционные такие тихие: «Да-да, Кирюша, вот мы сейчас возьмем этот прекрасный цветок и нарисуем его на бумаге. Рисуй желтые, пожалуйста, лепестки». И они такие две тихие девочки супротив нас с Янкой, которые с шумовыми голосами. У них активная только одна Валентина Николаевна, которая все это организует, которая сказала: «Так, он не догонит». И они сразу же кинулись коршуном на этого Кирюшу, схватили его под белы руки и поставили обратно в круг, потому что он попытался стать «селезнем». На что мы сразу все сказали, кто сказал в кругу: «Почему же, пусть попробует». Потому что это вообще пренебрежение к игре полное. Потому что если он не догонит, уже посмотрим, чего делать. Ну вообще так же нельзя, кто отменял это дело? Его выбрали, так пусть он и догоняет. Лариса говорит: «Ну не знаем». Кирилл, в принципе, с сохранным интеллектом, он школу закончил. Он, конечно, вообще всё просекает. Но по двигательной активности он, конечно, очень слаб, потому что он такой, как былиночка, а Вика, как егоза. Я понимаю, почему они так сказали, когда я уже с ними познакомилась. Потому что, в принципе, не должен догнать. Вике очень хотелось, чтобы он ее поймал. Но она бегала, как сумасшедшая. А ему, видимо, после всех этих слов очень хотелось ее поймать. И он ее поймал просто за две секунды на радость всем. И потом мы уже старались, чтобы все-таки правила игры соблюдались. Там есть педагоги и родители, которые говорили: «Нет, нет, нет». В «Горелки», например, тоже такое было. Был второй день занятий. Потом постепенно это выправлялось, в играх особенно. Когда игра, то мы между собой как бы внегласно такой закон приняли, что уже если игра, то уже правила так правила, померла так померла. Это из анекдота просто какого-то. А вообще таких моментов было много. Фольклор – там так всё очень многопланово. Ну например, в «Горелки» играли. Мы играли такой вариант, когда последняя пара обегает всю вот эту колбасу, ручеек, который стоит, и должны встретиться перед водящим, который их ловит. И вот, допустим, играем в «Горелки», и там подходит очередь какой-то пары. Валентина Николаевна вдруг говорит: «Так…» У нее еще были эти два педагога, девочки, они потом уехали. «Катя, Лена, ну-ка быстренько. Они сейчас не побегут. Быстренько сейчас вот возьмите их и отведите. Отведите их, они никогда не дойдут». А те стояли, приготовились бежать. Вдруг их растаскивают. А поскольку на самом деле аутисты, их растаскивай не растаскивай, они уже не хотят. Их растаскивают, берут под руку, тащат и соединяют между собой. Мы им говорим: «Нет-нет, пожалуйста, больше так не надо». Она говорит: «да они не побегут». Мы говорим: «Ну ничего страшного, постоят». – «Они убегут в другую сторону». Мы говорим: «Да ничего, мы их поймаем. Пусть бегут, в конце концов». И, надо сказать, что все бежали. И эти даже побежали. Сначала не быстро. Она кричит: «Да она их поймает». А поскольку впереди стояла Валя, которая двигаться не могла, она их и не поймала. То есть на самом деле всё как бы так более-менее. Но, конечно, не все игры все равно можно как-то полноценно сыграть. Если человек бежать не может, он, конечно, бежать не может. Но, тем не менее, вот если это в общей куче-мале, то есть если не только одни инвалиды, которые не могут бежать, а ты с ними играешь в «Горелки». А если вот так и так, кто-то побежал, кто-то не побежал. Ну какая-то пара так, какая-то так. Но основная масса все равно кто-то куда-то бежит. Игра – она случается. И в результате вот эти моменты мы пытались, конечно, постоянно оттащить, вот эту бдительность. Лучше сами бегайте. Например, когда мы делали лепку. У нас была девочка Саша Дербенцева, она в художественном училище учится или еще где-то, тоже волонтер. Ее приставили в какой-то девочке, чтобы она с ней лепила. А они, в принципе, либо их руками лепят, либо за них лепят и говорят: «Ой, какая получилась у Наташи собачка!» Все за нее делают и отдают этой Наташе держать. Я смотрю, Саша Дербенцева сидит с этой Наташей, и отняла у нее пластилин, и лепит. Я говорю: «Саша, тебе что, делать нечего? Ты не можешь себе пластилин взять и сама себе лепить? Ты же умеешь лепить». Я думаю, чего она вдруг пристала к человеку-то. А там педагог: «Нет-нет-нет. Это просто Наташа одна лепить не будет». В результате я Сашу убрала. Но Наташа на самом деле не знает, как правильно или неправильно. Вот Наташа просто просидела с этим пластилином, ничего не лепила, держала его в руках. Но, с другой стороны, я к ней в какой-то момент подошла и говорю: «А хочешь, я тебе дам больше всех пластилина, самый большой кусок?» Она так: «А-а-а!» Я ей дала много пластилина. И. может быть, если она посидела бы еще минут двадцать, она бы чего-нибудь слепила. Потому что они, конечно, намного медленнее. Поскольку они специалисты, а мы не специалисты, тут как бы они: «Нет-нет-нет. Аутисты не лепят». И еще другой подход. Например, были некоторые родители из этих десяти, кто не в этой группе, то есть не ходят к ним на занятия. Вот про «считалки» я хотела рассказать. Нас поразило, когда мы сказали, что считаемся по «считалке», по очереди, сначала мы посчитали кого-то, Янка посчитала, а потом считал какой-то мальчик. Он потом это стихотворение читал на выпускном вечере. Короче, это кто-то из Серебряного века, философское стихотворение, белый стих, на какую-то очень тему, то есть: если бы я, сидя, глядя в небо, Спаситель… И он этим стихотворением считал считалку. Причем белый стих, он сбивается без ритма, но посчитал. Я говорила, что они знают много фольклора, потому что нам Валентина Николаевна в первый же вечер, когда мы обсуждали, сказала: «Нет. Мы ведь вообще все эти игры, которые вы играли, мы же их все знаем». Но я так поняла, что она их все знает, потому что по детям.

– Они все отмечены в плане, что они их сыграли, но, как игра, не получилась.

– Нет, они их в себе не держат. Они с ними знакомы, с некоторыми. Но у детей это не в активе. Причем есть же разные дети. Есть эта Вика, которая из-за этой «уточки» потом чуть не удавилась. Она могла точно так же и другие какие-то игры. Но я смотрю, они в нее не в активе почему-то.

– Потому что это псевдоигры.

– Вот я не знаю, почему. И она сказала: «Вот вы нам что-нибудь такое». И она нам это сказала в первый же вечер, отчего мы просто выпали. И я думаю, как же теперь занятия-то строить? У них произошла не состыковка, потому что Яна не очень хороший организатор. А у той как бы свои планы. И Валентина Николаевна думала, что в Давыдово им предоставят дом, где они будут жить. И поэтому они приехали туда со своим планом занятий. У них будут как бы летние занятия. Они привезли рамки, чтобы плести. Я посмотрела объем, который она подготовила, это примерно одна десятая того, что подготовили мы для этих бедных детей. На самом деле всё правильно. У них там свой план. Она сказала: «Вот у Феди свой план. Федя должен доткать покрывало за это лето». Они делают поделки всякие. Шла речь об этнопедагогики. Валентина Николаевна говорит: «А вы нам будете создавать фольклорный фон». В общем, мы с Янкой так переглянулись, фон из нас не очень хороший. В результате фона не получилось. Получилось, что они впахивали на всех играх, то есть падали замертво со всеми этими занятиями. Они еще ухитрялись плести и рамки, еще свои занятия, которые она хотела, она провела. Мы, конечно, подвинулись. То есть мы сразу ей отдали вечерние занятия, а себе взяли утренние, чтобы разбить немножечко. Им же нужно что-то привычное – это тоже важно. И еще о том, что были родители, которые не из этой группы. Вот, например, которые были с двумя девочками. Вот у них девочка-аутистка Даша. Я же не знаю с точки зрения коррекционной педагогики, правильно это или нет. Но они не заставляли ее ни в чем участвовать. И она там носилась везде. То есть она всегда присутствовала на занятиях, но она могла вообще уйти или во двор, или зайти, или прийти, или что-то сделать, что-то нет, потом взять и уйти. Папа ходил за ней, просто следил. Ну, мало ли, то на столб залезет, у нее там свои заморочки. И Валентина Николаевна сказала: «Ну и вот. И вот будут такие дети. Вот родители не считают, что нужно обязательно заниматься». У них явка обязательная, участие стопроцентное. Хоть они все очень мягко-мягко, но попробуй Федя выйди из-за стола, то есть вообще не выйдет, это железно. И как бы она очень не приветствовала, что Даша не участвует. А почему-то вот со стороны, когда мы между собой обсуждали что-то, то нам всем показалось, что вот путь этих родителей не кажется плохим. И вообще эта Даша кажется нормальнее, чем, допустим, другие дети. Ну неизвестно, у всех же разная степень поражения. Тут нельзя сравнить. Но, тем не менее, как-то это выглядит достаточно естественно. Они вообще делают вид, что она не больна, а просто отвлеклась и залезла на столб. Ну, подумаешь, какая ерунда. И они так на это и сориентированы. Валентина Николаевна говорит: «Ну и толку?! Вот приедет она в Москву, ни в одной игре не участвовала, ничего не сплела, ничего не сделала». А почему-то мне кажется, что нормально. Во-первых, она в чем-то участвовала. Потому что мы-то с Янкой своих детей не заставляем. Наши дети в таком случае такие придурки, полные, потому что даже если Маша с Саввой в чем-то и участвовали, то они это делали совершенно безобразно. Просто лепили какую-то чушь. Янка говорит: «Я вдруг поняла, где граница идиотизма», – глядя на своего ребенка, который, как полный идиот, просидел с пачкой пластилина, даже ее не открыл. Мы делали занятие с пластилином. Там каждый взял на кухне себе по пачке. После этого «сломанного телефона» все ломанулись на эту кухню, взяли по пачке пластилина, нахватали. Всем хватило по пачке. Загвоздка была в том, что надо было пластилин открыть. Не все с этим заданием справились. И те аутисты, которые не справились, им, конечно, помогли, им достали и за них собачку слепили, как бы ни пытались этот процесс остановить. Но поскольку на Машу с Саввой не распространялась коррекционная педагогика, то моя Маша, например, слепила какую-то полную чушь, потом сломала. А Савва вообще не открыл пачку. И он сидел со всеми вместе с этой пачкой в руках, смотрел в точку. А это всё было на улице, на дорожке мы лепили, доску притащили от забора.

– Вот у меня «бабочка» для того и сделана, чтобы понимать, где он находился. Это видеть других.

– Но мне не показалось, что это плохо.

– Мало того, это очень важный этап. И если кто-то застревает, то и надо дать ему возможность посмотреть…

– Поскольку лепку проводила я, Янка смотрела со стороны.

– Вообще на будущее: открытие пластилина – из этого можно сделать свое занятие.

– Да, тем более, что там надо из бумажку каждый кусочек выковыривать. Пластилин очень хороший, но упакован ужасно. Янка говорит: «Я сначала думала, пойти, ему открыть и вообще надавать по мозгам, что он сидит и не лепит. А потом подумала: чего я к нему пристала?» Ну как бы получается, что мы своих детей не заставляли. И в этом плане нам была близка позиция тех родителей. Почему Даша должна лепить? Почему Федя должен обязательно вот сейчас там что-то плести, например? Но хотя, наверное, в плане какой-то социализации… В общем, тут сложно сказать, потому что очень много тонкостей. А про «считалки» мы просто с Янкой порешили, что мы будем считалки теперь по всем поводам и без повода, всё только по считалке.

– Ты сама-то знаешь, сколько их штук? Пять? Десять?

– Я-то много не знаю. Я Яне говорю: «Давай обязательно считалки. Это супер».

– Ее уговаривать не пришлось?

– Нет. Она говорит: «Давай мы им тогда дадим хрестоматию, пусть они выучат считалки». Я говорю: «Нет, пусть они уж сами как-нибудь там». Она согласилась. И вот мы не стали им никаких считалок подсказывать вообще. Старались, чтобы они все время сами считали. Одна мамаша вспомнила «Вышел месяц из тумана…». Потом еще какая-то, еще какая-то. И в итоге к последнему дню уже и дети знали считалки, кто может как-то воспроизводить.

– «Апельсинка по имени Милка…»?

– Нет, таких не было, конечно. Это уже современные детки. А там были мамаши, которые вспоминали. Эти дети не считаются в считалки, потому что они не общаются с другими детьми. А сейчас вообще никто не считается в считалки.