О научных экспериментах на животных и не только, выясняющих подноготную дочеловеческих этапов эволюции психики

В.М.Букатов

Если в XIX веке огородные опыты чешского аббата Г.И.Мендаля по опылению душистого горошка в своё время стали мощным стимулом для развития теории генетики, то в начале ХХ века виртуозное экспериментаторство на собаках бывшего выпускника рязанской духовной семинарии И.П.Павлова – действительного статского советника, первого из русских нобелевского лауреата (1904 – «за работу по физиологии пищеварения»), создателя науки о высшей нервной деятельности – положило начало глубокому интересу к проведению хитроумных, восхитительных и разнообразных научных опытов по изучению дочеловеческих этапов развития психики [2].

Опытно-практический пыл и усердие учёных прошлого века

С началом ХХ века исследователи разных стран с помощью бесчисленных опытов, связанных с изучением поведения животных и человека, и с помощью «тонких» физиологических экспериментов по внедрению в мозговую структуру испытуемых – «наперегонки» принялись выуживать и научно выяснять содержание отдельных «кирпичиков» психики бессознательного. Результаты их многих опытов в своё время буквально сотрясали традиционные представления сторонников кабинетной психологии и будоражили умы молодых психологов прошлого века. Жаркие споры приводили к появлению неожиданных рабочих концепций и не всегда стройных (или научно-обоснованных) теорий.

На сегодняшний день память о многих из тих замечательных опытов уже почти канула в Лету. А жаль. Потому что отсутствие информации о них обедняет не столько новые учебники по психологии, созданные после наступления нового тысячелетия, сколько содержание «психологического кругозора» у поколения молодых исследователей, последователей и просто интересующихся знаниями педагогического и психолого-социального направлений. Досадное упрощение снижает живость восприятия ими «психологической подноготной» окружающей их действительности. Отражается на заносчивой прямолинейности выносимых ими вердиктов о сути мотивов, прогнозов, чувств и поступков.

Чтобы сегодня помочь толпам молодых, жаждущих успеха людям по-честному разглядовать себя, свою психику, кружевную вязь своих предполагаемых задатков-способностей-интересов – создаётся впечатление, что их необходимо окатить подзабытыми фактами. Чтобы добытые в прошлом веке экспериментальные результаты помогли им ощутить в себе живительное мерцание таинственной непредсказуемости. Помогли им внести необходимые коррективы в свои формализованно-технократические представления о нашей человеческой природе и сущностях наших собственных страстей, чувств и поступков.

Для освежения в памяти поучительных экспериментаторских затей можно, например, перелистать труды П.В.Симонова (1926—2002), психофизиолога, биофизика и психолог, академика РАН, доктора медицинских наук, профессора, автора «информационной формулы эмоций» [3, c.65] и «потребностно-информационной концепции человека» (совместно с П.М.Ершовым) [5]. Проявляя пристальное внимание к подробностям описания многочисленных экспериментов, проведённых и в отечественных институтах и за рубежом, Симонов особый интерес уделял тем, которые помогали обнаруживать в психической неизвестности связи бессознательного с явлениями НОВИЗНЫ и БЕСКОРЫСТИЯ.

Эти связи интересуют и нас, так как упоминания о них улетучиваются в первую очередь по ходу приготовления «сухого остатка» для строго-научного изложения в различных дайджестах от психологии.

Информационный голод и терапия новизной

Сейчас, когда в школах учителя с родителями и школьными психологами то и дело затевают обсуждения проблем компьютерной зависимости, то им и в голову не приходит идея припомнить что-то из многочисленных психофизиологических опытов, связанных с изучением дефицита информации (точнее – дефицита «новизны»). В подтверждение приведём результаты, полученные более чем полвека назад.

В центре подготовки космонавтов, учеными было замечено, что в условиях информационного голода, создаваемого в термобарокамере, испытуемые начинают обнаруживать сильное стремление к творческой деятельности. Для невольной компенсации одни испытуемые начинали писать стихи, другие изготавливать скульптурки из оказавшихся под рукой материалов. Третьи декламировать, петь или таневать, хотя раньше им этим заниматься не доводилось совсем. [5, с.270]

(Как тут некоторым читателям не вспомнить собственные студенческие годы, когда во время скучнейших лекций – то есть в ситуации явного дефицита информационной новизны – страницы конспекта с завидной прилежностью покрывались плотной вязью причудливых рисунков. И после этого как не понять и не посочувствовать школьникам, разрисовывающим столы, стулья, свои портфели и учебники с черновиками).

Исследования отечественных и зарубежных экспериментаторов доказали, что для нормальной жизнедеятельности человека поток информационной новизны обязателен. Даже в том случае, если экспериментаторы тщательно обеспечивают витальные нужды индивида (предоставляют питание, гигиенический комфорт, двигательную активность).

Экспериментально было даже установлено, что ограничение зрительных впечатлений с помощью матовых очков, слуховых – постоянным звучанием монотонного фона («белый шум»), тактильных – специальными перчатками (или погружением человека в теплую воду – были и такие виды экспериментов) испытуемые переносили крайне тяжело. Через несколько часов у них возникало выматывающее дремотное состояние. Утрачивалась способность к сосредоточению внимания. Начинались галлюцинации и признаки деперсонализации. Спустя 3-4 суток исследуемые лица категорически отказывались от продолжения подобных экспериментов [5, с.26]

Традиционно считалось само собой разумеющимся, что у животных (то есть на дочеловеческих этапах развития живой природы) главная роль в «потоке информации» отводилась тому, что было связано с поиском пищи, воды, самки или самца (как и материала для строительства гнезда). В прошлом веке исследователям понадобились годы для проведения множества строгих экспериментов в лабораториях разных институтов, чтобы потребность животного в НОВИЗНЕ отличить от его потребностей в пище, продолжении рода, сне и т.п. Вот один из остроумных опытов, построенных на поведенческой особенности крыс – они предпочитают находиться в достаточно тесных, закрытых пространствах.

Подопытную самку выпускали в просторное помещение (то есть неуютное). Но в нём было несколько рукавов-лабиринтов. В конце одного всегда была пища с водой. В конце нескольких других – ничего не было. А ещё был и особенный лабиринт. В конце его кроме постоянно изменяющегося освещения, цвета пола и раскраски стен, иногда появлялись особые сюрпризы: то рычажки, то кнопки. Но нажатие на них не вело к появлению ни пищи ни воды.

Статистика длительных наблюдений за поведением одной и той же крысы в указанных декорациях, показала учёным, что новизна служит не менее привлекательным стимулом, чем пища. И только очень голодное (или «мучимое жаждой») животное начинало явно предпочитать рукав с пищей и водой рукаву с непредсказуемой «новизной» [4, c. 29]. То есть ученым удалось экспериментально доказано, что БЕСКОРЫСТНОЕ любопытство как глубинный зачаток познавательной потребности (то есть «интеллектуального освоения» окружающего мира) обнаруживается уже у животных.

О бескорыстности, дружественности о рангах доминирования

Психофизиологи прошлого века умудрились даже нащупать некие закономерности в соотношении любопытства (бескорыстной любознательности) с поведенческим вектором агрессивности. В многочисленных опытах на чистокровных собаках разных пород было достоверно установлено, что чем выше у особи исследовательская активность, тем оно дружелюбнее относится к человеку. [4]

Интересен опыт с крысами, результаты которого были неоднократно подтверждены в лабораториях разных стран. В клетку, с 24 отверстиями в полу, по одной запускали крыс ровно на один и тот же отрезок времени. Оказалось, что агрессивные крысы исследовали в два-три раза отверстий меньше, чем неагрессивные. [5, c.25]

Экспериментаторам удалось выявить отдельные тенденции, подавляющие «бескорыстное исследовательское поведение» у подопытных животных. Так в экспериментах с рукавами-лабиринтами если выбор какого-то определённого рукава сопровождать особым десертом (пищевым подкреплением), то животное уменьшает посещение всех остальных рукавов (включая как рукав с «пищей и водой», так и – с меняющимися «новинками»).

Ученые обнаружили и такую закономерность. Крыса, однажды получившая удар током после обследования одного из нейтральных рукавов, начинает предпочитать именно его (где ей «мнится», что ничего опасного не произойдёт), теряя интерес к новым незнакомым отсекам.

Научные результаты многих опытов с лабораторными животными весьма поучительны как прообраз тенденций, гнездящихся в потёмках бессознательного. Педагогам, школьным психологам, да и самим родителям полезно и знать и помнить о них,

Например, длительное вынужденное пребывание в одном из отсеков лабиринта побуждает у 79% крыс потом предпочитать другой отсек. А после применения громкого «белого» шума (то есть пугающего, но безвредного для животного) предпочтение нового отсека падало до 50% (невольно возникают ассоциации с «перестроечной кутерьмой» или с тоской школьных учителей по ЗУНам «педагогики застойных времён» после введения министерством образования «компетентностного подхода»).

Подобные закономерности были подтверждены и результатами, полученными психофизиологами хирургически. Так при двустороннем вмешательстве в работу особых участков головного мозга пассивно-оборонительная реакция страха у животного затухает. Что содействует активизации исследовательского поведения особи в присутствии других представителей того же вида. [3, c.123]

Экспериментально установлено, что на исследовательскую бескорыстную активность животного оказывает влияние и его положение в групповой иерархии. Наиболее чётко бескорыстное исследование находит своё выражение в поведении животных среднего ранга.

Когда в клетку с крысами установили новый рычаг получения пищи, то доминирующий самец, не разобравшись в функции рычага, новый предмет поскорее закапывал в опилки. И «приближённая» к нему самка обязательно начинала ему подражать.

Первыми же, кто то и дело откапывал и из простого любопытства исследовал этот рычаг, оказывались особи среднего ранга. Они открывали полезную сторону нового приспособления и первыми начинали им пользоваться. Крысы же низкого ранга, боясь нового, были пассивны. Они начинали пользоваться рычагом, только когда он был полностью освоен другими.

Бескорыстность результатов своих исследований потом животные могут использовать и во вполне корыстных целях. Например, в конкуренции за место в групповой иерархии. В специальной литературе описан случай, когда молодой шимпанзе стал «лидером», запугивая других членов стада собственным ноу-хау (найденным им случайно): ударами палки по пустой канистре из-под бензина.

Как только экспериментаторы отобрали у него канистру, в стаде восстановились прежние отношения, в которых наш «умник» занимал сравнительно низкую ступень зоосоциального соподчинения [4, c.27-28].

Мотив следования за лидером при выборе крысами «правильной» дверцы в лабиринте оказывается сильнее мотива самим найти правильное решение. Экспериментально установлено, что крысы без лидера находили правильную дверь в 66% случаев. А крысы с лидером (который делал «ложный выбор» – подготовленная экспериментаторами провокация!) – только в 40% случаев.

Результаты невольно приводят к мысли об эволюционно-постоянно идущей конкуренции (даже на «человеческом этапе» развития психики) между индивидуальным приобретением опыта и тягой особи к имитационному поведению. Если учесть, что при подражании усвоение стереотипов поведения (и нравственных норм) идёт через сферу бессознательного, то становится понятным эволюционный смысл этого механизма. Он потом будет позволять усвоенным стереотипам то и дело ускользать от контроля логического мышления и освобождать воспроизводимые ими действия, от критической оценки [5, c.28].

В последней четверти прошлого века психофизиолог П.В. Симонов, обобщая многочисленные результаты экспериментов, по ориентировочно-исследовательскому рефлексу у мышей, крыс, собак и макак-резус, подтверждённых в научных институтах разных стран, констатирует, что «эффект новизны» тесно связан с механизмами положительных эмоций: «Вознаграждающий эффект удовлетворения исследовательской потребности» реализуется с участием особых, самим мозгом вырабатываемых веществ, напоминающих морфин» [5, с. 25-26].

Поэтому нормальная жизнедеятельность требует притока из внешней среды не только питательных веществ, поддерживающих своё существование, но и постоянного поступления информации. Эксперименты подтверждают драматические последствия «информационного голода» для развивающегося мозга. И наоборот, обогащение среды (например, содержание экспериментальных особей в группе, наличие возможности обследовать множество предметов и т. д.) положительно влияет на вес развивающегося мозга, толщину его коры и химизм его нервной ткани. Исследователи специально подчёркивали, что эти результаты развития не связаны со стрессом или физической нагрузкой особи, а зависят именно от уровня её исследовательской активности. Обогащённая среда усиливает синтез дезоксирибонуклеиновой кислоты в клетках мозга, а изоляция от внешних впечатлений угнетает его. [3, с.79]

О свободных играх животных и «развесистой тени» современных потребностей человека

Бескорыстие присуще и играм, по ходу которых молодняк приобретает определённые навыки. На момент освоения они практически бесполезны. Зато потом не раз окажется, что именно они будут весьма полезны. Игра во многом способствует развитию личной инициативы молодой особи, появлению собственных находок и оригинальных решений, которые можно рассматривать как отдалённые предпосылки развития творческой деятельности. Ведь в игровой борьбе со сверстниками можно рассчитывать на успех только за счёт оригинальности своих «ходов», решений, уловок и навыков.

Игровая активность животных никак не связана с расчётами, корыстными планами, меркантильностью и барышами. Но именно она обеспечивает молодняку физическую тренировку, навыки борьбы, охоты, использования «орудий» (например, камней, которыми орлы разбивают панцири черепах), общения с другими особями своего вида, усвоение групповых норм поведения.

Оказывается, что приёмы охоты на крыс молодые хорьки приобретают во время игр со сверстниками. Молодые орлы сначала играют камнями, а повзрослев, используют свои навыки для разделывания черепах.

А крысята, лишённые в возрасте от 25 до 45 дней возможности играть друг с другом, делаются значительно менее способными к выработке сложных навыков. Изоляция щенков от сверстников на срок свыше 14 недель в дальнейшем исключает их нормальные контакты с сородичами.

Известно, что манипуляционные игры с предметами у высших приматов способствуют формированию у них символического интеллекта. В сущности, их манипуляционная игра оказывается эволюционным истоком «трудового» развития речи и понятийного мышления у человека.

На ранних этапах развития особи его игры свободны от влияния каких-либо мотиваций. На самостоятельность игровой потребности указывают реакции, вызванные лишением, ограничением, воздержанием. Изоляция хомяков от сверстников приводит к тому, что через день при встрече они удваивают время своих совместных игр. [5, c.30]

Благодаря тому, что подлинная игровая деятельность свободна от груза иерархических отношений между играющими, когда подходит время молодым животным усваивать нормы группового поведения, именно игра становится одним из главных способов бескорыстной тренировки (примеривания) поведенческих стереотипов взрослых особей.

П.В.Симонов отмечает, что тщательность изучения психофизиологами игровых ситуаций привело к тому, что игра в англоязычной литературе стала определяется как особая самостоятельная мотивация независимая от витальных и социальных потребностей. Её связь с тренировкой умений, со стремлением к овладению и совершенствованию самыми разнообразными навыками позволили ученым рассматривать игру как специфическую разновидность потребности развития [5, c.30]. И экспериментальные исследования, проводимые в прошлом веке, убедительно доказали, что у всех высших млекопитающих существует потребность свободная от выгоды, расчётов, заинтересованности в результате и социальном статусе. Эта «бескорыстная потребность» является филогенетическим предшественником как исследовательского поведения, так и способности к сопереживанию (эмоциональному резонансу). И доказательством тому служит огромная масса интереснейших экспериментов, проведённых в прошлом веке.

Человек, побуждаемый своими потребностями (в том числе потребностями познания и альтруизма) совершает те или иные действия. При этом он будучи наделен рефлексирующим сознанием (то есть способностью к фиксации своих собственных побуждений), пытается понять причины своих поступков. На возникшем понимании человек строит свою социальную практику, свои воздействия на поведение других людей, внося свою лепту в воспитание и обучение новых поколений.

В процессе культурно-исторического развития под влиянием членораздельной речи и общественного труда витальные, зоосоциальные, ориентировочно-исследовательские инстинкты животных, претерпевая неизбежные изменения, переместились на задний план сферы неосознаваемого в человеческой психике. Там они оказались «скрытыми в тени» выросших на них витальных, социальных и духовных потребностей ЧЕЛОВЕКА. Выросших и не потерявших с ними изначальных связей.

Беглый обзор значимости разнообразия эмпирических исследований, проведённых в прошлом веке завершим цитатой: «Для чего мы образовываем сыновей, обучая их свободным искусствам?» – повторил древнеримский философ Сенека вопрос, присланный Луцилием. И после этого ответил так: «Дело не в том, что они смогут дать добродетель, а в том, что они подготавливают душу к её восприятию» [цит. по 5, с.6].