ЯЩИК С ТРОЙНЫМ ДНОМ

Из статьи: Быль и небыль об ирландской огранке «магического кристалла» А.С.Пушкина, созданной в апреле-мае 2020 года для сборника литературоведческих работ Самарского государственного социально-педагогического университета

ЯЩИК С ТРОЙНЫМ ДНОМ

В.М.Букатов

 

(в разное время высказанные доказательства, мнения и догадки об отражении в «Евгении Онегине» литературного авангардизма XVIII века)

 

Великая поэтесса прозорливо указывала, что все сочувствующие лирическому поэту ждали от него стихов на так мучившую тему. «Однако – подчёркивает Ахматова – таких стихов нет». Поэт не может позволить себе оголённость своей личностной позиции, на которую надеются читатели лирических произведений. Поэтому на своих стерновских экспериментах с повествователем-сочинителем «романа в стихах» Пушкин ставит точку. Чтобы начать новый этап экспериментирования. Теперь уже в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина». То есть экспериментирования в прозе, которая в глазах читателей допускает большую дистанцию между рассказчиком и сочинителем. 

А.Ахматова: «Дело не в прозе, а в том, как глубоко Пушкин запрятал своё томление по счастью, своё своеобразное заклинание судьбы, и в этом кроется мысль: так люди не найдут, не будут обсуждать, что невыносимо (см. «Ответ анониму»). Спрятать в ящик с двойным, нет, с тройным дном: 

1) А.П. [Александр Пушкин – В.М.] 

2) Белкин. 

3) Один из повествователей. 

Так вернее». [2, с.171]

И действительно, практически в каждой из повестей рассказчиком или информантом содержания является кто-либо, но не сам Иван Петрович Белкин. Пушкин же, скрывшись за непроницаемой ролью издателя, подписывается – А.П.

Выходит, что Пушкин решил смириться с читательским самоуправством. То есть с тем, что читатели, вследствие своего «задушевного чтения», явно пародийные приёмы лирики истолковывали превратно: то как необыкновенно удачные приёмы раскрытия духовной глубины, то как поучительные примеры сердечной нежности. Конгломерат которых – по терпкому выражению молодого Шкловского – русскую литературу (с Достоевским во главе!) приводил в восторг [12, с.214].    

Поэтому находясь на карантине в Болдино Пушкин принимает решение начать последнюю главу романа с прямых указаний на собственную биографию. Несмотря на то, что эти указания противоречат многим моментам первых глав. Они, создавая видимость однозначности, на самом деле усиливали путаницу. 

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал

. . . . . . . . . . .

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

Художник Дмитрий Белюкин.Иллюстрация к произведению А.С. Пушкина «Евгений Онегин»

Формально этими строчками Пушкин оформляет изменение своего отношения к позиции повествователя. Но это не уменьшает число вольных и невольных противоречий в романе. Только традиционность нашего восприятия – по справедливому замечанию молодого Шкловского – обращает в канонический образец «всю гениальную и подчеркнутую путаницу романа».

Зато для читателей – как для внимательных, проницательных или осведомлённых, так и для недалёких, своенравных или поверхностных – к концу чтения становится очевидным, что персонажи романа – или хотя бы возглавляющий их мосье Онегин –  никак не оправдывают надежд, в своё время возложенных на них сочинителем или кем-то из нас читателей. Вопреки нашим реконструкциям, спровоцированным манерой изложения, персонажи оказались только такими, какими их с самого начала романа пророчески изображал рассказчик [4, с.272].

Дипломная работа Галины Додоновой — скульптура «Пушкин-лицеист» — установлена в 1981 году в селе Михайловском (Пушкинский заповедник)

Пушкин добился того, что читатель, столкнувшись с несостоятельностью своих ожиданий (то есть оказавшись «повернутым к самому себе»), начинал различать в прежней беззаботной «болтовне» все более печальную мелодию, открывающую широкие возможности для всевозможных толкований, интерпретаций, комментарий, спекуляций и теоретизирования профессиональных критиков, литературоведов, литераторов и просто читателей. Тут тебе и роман, но не в прозе, а в стихах, и специфика «лирических отступлений», и образ «лирического героя, и дуэт автора-повествователя с автором-сочинителем*, и тема «лишнего человека» и даже «энциклопедия» не только «русской жизни», но и «мировой литературы».

* А.Е. Тархов в соответствии с выдвинутой им гипотезой о дуэте в «Евгении Онегине» двух авторов в комментариях к VIII главе поднимает тему о «возможном самоубийстве пушкинского Автора» (подчеркивая, что мотив самоубийства существует в мировой литературе с античных времён). Так строфа «Порой дождливою намедни…» в Странствии по его мнению дает выразительный материал для понимания, «что самоубийство этого персонажа есть роковой результат дендистской культуры, внутри которой Автор оказался замкнут. Безвыходность скепсиса, разрушительный яд иронии и непреодолимость эстетического индивидуализма предопределили печальный конец этого пушкинского персонажа» [11, стр. 298].